Курьер из Гамбурга - Нина Соротокина

– Мы согласны на помощь Пруссии в святом для России деле. Когда мы сможем получить от вас деньги?

– Повремените, капитан. Первым делом я должен сообщил в Гамбург о вашем принципиальном согласии. От меня больше ничего не зависит.

– Но назовите сумму, на которую мы можем рассчитывать.

– Это не в моей компетенции. Нам остается только ждать.

Еще пара-тройка вопросов, и неукоснительный ответ: не знаю, мне это неизвестно, вам сообщат об этом со временем.

– Да времени-то не осталось! – громыхнул капитан во весь голос.

– Ничем не могу помочь.

За стеной, прижав ухо к стене, вслушивался в разговор Озеров. По счастью, он не услышал начало разговора, да и не все слова удалось разобрать. Какие-то деньги, кто-то кому-то должен большую сумму, то ли капитан Шлосу, то ли, наоборот, немец Наумову сильно задолжал.

– Я сообщу вам, капитан-поручик, когда будут новости, – важно окончила разговор Глафира.

«Ну, и черт с тобой, – думал взахлеб Наумов по дороге домой. – Нет денег сейчас, пусть. Главное, потом будут. А пока можно маменькину деревеньку в банк заложить. Да и ссуду взять никто мне не запретит. Даст денег немец, со всеми расплачусь. А дальше… победителей не судят».

А Глафира мерила шагами свою комнатенку. Теперь, очевидно, ей надо послать письмо в Гамбург. Но как не хочется! И кто бы ей объяснил, писать ли о согласии русских обычным текстом (разумеется, иносказательно) или идти по указанному Вилем адресу и искать шифровальщика.

А вообще-то, госпожа Турлина, не стоит пороть горячку. Коли вы в Пруссии были так заинтересованы в русском перевороте, то могли бы давно деньги прислать, а не кормить людей обещаниями. Когда жизнь вплотную ее припрет к стене, можно будет и свои кровные пятьсот тридцать рублей отдать. Но, пожалуй, маловато это будет для серьезного дела.

Утром на свежую голову Глафира решила, что писать сейчас в Гамбург ей явно не с руки. Мало ли что там Наумов придумал, пусть Бакунин подтвердит его слова. Словом, она решила дождаться визита Федора Георгиевича. Если сам не придет, то пусть к себе пригласит. И вообще… Что, ей больше всех надо?

Шутиха-судьба уберегла Глафиру от опасной переписки с Гамбургом только потому, что уже сочинила для нее новую, не менее опасную фабулу.

Часть третья

1

Бесцельно разъезжая по городу, Глафира несколько раз посещала Васильевский остров, чтобы проехать по неприметной улочке мимо особняка, принадлежащего Ипполиту Ивановичу. Она понимала, что это опасно, но желание заглянуть в рысьи глаза опекуна и увидеть в них ужас, заглушало голос разума. Ты думал, что я умерла, а я вот она – живая!

После сообщения Бакунина о коварстве Веселовского, мысли ее приобрели другой оборот. Хотя с мечтами о наследстве было покончена, Глафиру все-таки не оставляла надежда – может быть, не все растрачено? Стоит все-таки узнать, не завалялась ли какая-нибудь деревенька. Много людей ей не надо. Сто душек «питателей человечества» ей, пожалуй, и достаточно. Еще свербила мысль – если подать на опекуна в суд, то, может статься, и вернут хоть что-то. Хотя бы теми же картинами. Люди говорят, что за иные полотна, маслом писанные, можно получить хорошие деньги. Продаст она их и не будет нищей.

Но дом опекуна словно вымер. Она и вечером наведывалась на Безымянную улочку. Только одно окно на первом этаже светилось, видно, там жил сторож. Глафира знала, что Ипполит Иванович экономный человек, но чтоб на время своей отлучки всю дворню в деревню отослать, надо было быть истинным скопидомом.

Пару раз она справлялась у будочника, что торчал у своего полосатого строения днем и ночью, мол, не проехал ли хозяин во-он из того дома за номером пять. Ответ был отрицательным.

Но настал день, вернее утро, когда будочник в надежде получить монету прямо-таки схватил Глафиру за сапог.

– Воротились их сиятельство из заморских стран. Сам видел, как позавчера карета остановилась у их дома. А за неделю до этого телеги с провизией прибыли. Народу понаехало. Уж они к таскали-таскали…

– Что таскали? Говори толком.

– Те, что на телегах, таскали курей и уток битых и еще корзины с провизией. И барские сундуки и баулы роскошные.

Первым чувством Глафиры было смятение, вернее, испуг. Одно дело, когда ты в мыслях представляешь, как оно все будет при встрече, и совсем другое в яви столкнуться лицом к лицу со своим недругом. Она давно уговорила себя, что ее мнимая смерть есть заранее обдуманное злодейство, в котором опекун принимал самое активное участие. Растравит себя, распалит опасными мыслями, и тут же начнет сомневаться. А если это просто недоразумение? Есть ведь малая вероятность, что это не прямое злодейство, а нелепая ошибка, которую можно объяснить двумя словами. Увидит ее опекун, удивится, поохает, а потом все станет на свои места и не надо ей будет доказывать всему свету, что она Глафира Турлина. А дальше все как-нибудь и образуется. Иной раз человек себя в чем хочешь может уговорить.

Сейчас, глядя на оживший особняк, она приказывала себе – не ходи! К встрече с опекуном надо старательно подготовиться. Может, оно и к лучшему, что он считает тебя умершей, это дает, как говорит Степка, возможность маневрировать. Но разумный внутренний голос заглушал другой – обиженный и сумасбродный – а что откладывать-то? Опекун через день-два опять может укатить в неизвестном направлении, и тогда ищи-свищи ветра в поле.

И вот она уже привязала Доброго к коновязи, поднялась по ступеням и стоит перед порогом, который никогда не переступала. Ручка дверного колокольца была украшена головкой гнома – заморская игрушка, опекун любит забавные вещицы. Когда она взяла головку в руку, медная рожа словно сморщилась – истинный черт.

– Я к господину Веселовскому, – решительно сказала она старику дворецкому. На бесцветном, гладко выбритом лице его была та же гримаса, что и у медного гнома – то ли недовольства, то ли насмешки.

– Как доложить? – спросил он, зевая и прикрывая рот рукой. Два пальца на руке его были снесены пол корень. Видно, старый солдат, выправку держит.

– Секретарь Сидоров из опекунского совета. Передайте, что дело срочное, – сердце тяжко стучало в груди, отдавая куда-то в лопатку.

Слуга отступил на шаг, приглашая Глафиру внутрь дома. На ватных ногах она проследовала в гостиную.

– Извольте подождать.

Как только дворецкий скрылся, в другую дверь всунулась физиономия, зыркнула глазами и исчезла. Дверь однако не прикрылась полностью. Понятное дело, вы под присмотром, секретарь Сидоров.